Жизнь и судьба - Страница 171

171

– Как нет? – сказал Морозов. – Да скольких я за год войны встретил подобных мудрецов, пистолетом грозят, матерятся, бессмысленно людей посылают под огонь. Вот недавно. Командир батальона плачет прямо: «Куда я поведу: людей на пулеметы?» И я говорю: «Верно ведь, давайте задавим огневые точки артиллерией». А командир дивизии, генерал, с кулаками на этого комбата: «Или ты сейчас выступишь, или я тебя как собаку расстреляю». Ну и повел людей, – как скот, на убой!

– Да-да, это называется: ндраву моему не препятствуй, – сказал Магид. – А размножаются генералы, между прочим, не почкованием, а портят девочек-связисток.

– И двух слов без пяти ошибок написать не могут, – добавил Лопатин.

– Вот-вот, – сказал, не расслышав, Морозов. – Повоюйте с ними малой кровью. Вся сила их в том, что они людей не жалеют.

То, что говорил Морозов, вызывало в Новикове сочувствие. Всю свою военную жизнь сталкивался он с такими и подобными делами.

Вдруг он сказал:

– А как это людей жалеть? Если человек людей жалеет, не надо ему воевать.

Его очень расстроили сегодняшние ребята-новобранцы, ему хотелось рассказать о них; и вместо того, чтобы сказать хорошее и доброе, что было в нем, Новиков с внезапной, ему самому совершенно непонятной злобой и грубостью повторил:

– А как это – людей жалеть? На то и война, чтобы себя не жалеть и людей не жалеть. Главная беда: пригонят в часть кое-как обученных и дадут им в руки драгоценную технику. Спрашивается вот, кого жалеть?

Неудобнов быстро переводил глаза с одного собеседника на другого.

Неудобнов погубил немало хороших людей, таких, что сидели сейчас за столом, и Новикова поразила мысль, что, может быть, беда от этого человека не меньше, чем та, что ждет на переднем крае Морозова, его, Новикова, Магида, Лопатина и тех сельских ребят, что отдыхали сегодня на станичной улице.

Неудобнов назидательно сказал:

– Не тому нас учит товарищ Сталин. Товарищ Сталин нас учит, что самое дорогое – люди, наши кадры. Наш самый драгоценный капитал – кадры, люди, их и беречь надо как зеницу ока.

Новиков видел, что слушатели сочувственно относятся к словам Неудобнова, и подумал: «Вот интересно выходит. Я перед соседями зверь зверем получился, а Неудобнов, оказывается, людей бережет. Жаль, что Гетманова нет, тот уж совсем святой. И всегда у меня с ними так».

Перебивая Неудобнова, он совсем уж грубо и зло сказал:

– Людей у нас много, а техники мало. Человека сделать всякий дурак может, это не танк, не самолет. Если ты людей жалеешь, не лезь на командную должность!

36

Командующий Сталинградским фронтом генерал-полковник Еременко вызвал к себе командование танкового корпуса – Новикова, Гетманова, Неудобнова.

Накануне Еременко побывал в бригадах, но в штаб корпуса не заезжал.

Приехавшие по вызову командиры сидели, поглядывая искоса на Еременко, не зная, какой разговор ждет их.

Еременко поймал взгляд Гетманова, оглядывавшего койку со смятой подушкой, и сказал:

– Нога сильно разболелась, – и выругал свою ногу плохими словами.

Все молчали, смотрели на него.

– В общем корпус подготовлен, успели подготовиться, – сказал Еременко.

Произнося эти слова, он искоса посмотрел на Новикова, но тот не вспыхнул радостно, услыша одобрение командующего.

Еременко был немного удивлен тем, что командир корпуса равнодушно отнесся к похвале не щедрого на похвалу командующего.

– Товарищ генерал-полковник, – сказал Новиков, – я уж вам докладывал, что части нашей штурмовой авиации два дня бомбили сосредоточенную в районе степных балок сто тридцать седьмую танковую бригаду, входящую в состав корпуса.

Еременко, прищурившись, соображал, чего он хочет, – обезопасить себя, подвести ли авиационного начальника.

Новиков нахмурился, добавил:

– Хорошо, что попаданий прямых не было. Они бомбить не умеют.

Еременко сказал:

– Ничего. Они еще вас поддержат, загладят свою вину.

Гетманов вмешался в разговор:

– Конечно, товарищ командующий фронтом, мы со сталинской авиацией ссориться не будем.

– Вот-вот, товарищ Гетманов, – сказал Еременко и спросил: – Ну как, были у Хрущева?

– Завтра велел мне приехать Никита Сергеевич.

– По Киеву знает?

– Почти два года, товарищ командующий, с Никитой Сергеевичем работали.

– Скажи, пожалуйста, товарищ генерал, тебя ли я видел как-то на квартире у Тициана Петровича? – вдруг спросил Еременко у Неудобнова.

– Так точно, – ответил Неудобнов. – Вас тогда Тициан Петрович вызвал вместе с маршалом Вороновым.

– Верно, верно.

– А я, товарищ генерал-полковник, был некоторое время прикомандирован наркомом по просьбе Тициана Петровича. Поэтому я бывал у него дома.

– Вот-вот, я вижу – знакомое лицо, – сказал Еременко и, желая показать свое расположение Неудобнову, прибавила – Не скучно тебе, товарищ генерал, в степи, надеюсь, устроился неплохо?

И удовлетворенно кивнул, еще не выслушав ответа.

Когда посетители уходили, Еременко окликнул Новикова:

– Полковник, пойди-ка сюда.

Новиков вернулся от двери, и Еременко, привстав, приподнял над столом свое тело располневшего крестьянина, сварливо сказал:

– Вот что. Тот с Хрущевым работал, тот с Тицианом Петровичем, а ты, сукин сын, солдатская кость, – помни, ты корпус в прорыв поведешь.

37

В темное, холодное утро Крымова выписали из госпиталя. Он, не заходя домой, отправился к начальнику политуправления фронта генералу Тощееву доложить о своей поездке в Сталинград.

Крымову повезло – Тощеев с утра находился у себя в служебном кабинете, в обшитом серыми досками доме, и без промедления принял Николая Григорьевича.

171